Выбирай, что хочешь. Для тебя ничего не пожалею

Я всегда любил побеждать и не любил проигрывать. Это не значит, что не проигрывал, но всегда тяжело переживал поражения. И по жизни получилось так, что, во что бы ни играл, в основном побеждал. Может, потому, что, когда выходил на тренировки, не смотрел, как другие косят, а работал. Хотел совершенствоваться, хотел быть лучшим. И когда переходил из команды в команду, на первом месте стояли не меркантильные цели – что-то вырвать, а желание добиваться в спорте высоких результатов.

В принципе, когда идешь в большой спорт, идешь не ради денег, а ради результата. Деньги приходят сами собой, если есть результат. И по большому счету задачи, которые я перед собой ставил, играя за "Динамо", "Спартак" или сборную СССР, всегда выполнял.

***

Я мог попасть в "Спартак" не в 27 лет, а гораздо раньше. Но не попал из-за Деда, Николая Петровича Старостина. А дело было после турнира юношеских команд в Сан-Ремо в 1972 году. На нем мы заняли первое место, а я забил голы в полуфинале и финале.

Старший тренер сборной Евгений Иванович Лядин хотел рекомендовать меня в "Торпедо", но, узнав, что я болею за "Спартак", дал мне телефон Старостина. Мы жили тогда в Орджоникидзе. Пошли с отцом на главпочтамт и позвонили Старостину.

Дед долго не мог понять, зачем ему звонит какой-то Бубнов. Как я догадался, Лядин ему обо мне так и не рассказал. В общем, разговора не получилось. Спустя годы я спросил Деда, помнит ли он, как не взял меня в "Спартак". Дед, как всегда, выждал минуту, рассмеялся и сказал: "Ни хера не помню!"

В Орджоникидзе основным источником информации было радио. Телевизоров почти не было, книг тоже не хватало. Кто такой Старостин, я почти не представлял. Так, слышал что-то. Яшина видел, а вот Старостина... Он же был начальником команды, а не футболистом. И историю его жизни мало кто тогда знал.

Однажды видел его в Управлении футболом, куда заезжал за бутсами. В Орджоникидзе нам бутсы не выдавали, а в Управлении футболом были люди, у которых их можно было купить. Настоящие, адидасовские! Старостина мне показали в коридоре. Он был в фуражке, в очках и совсем не напоминал солидных начальников других команд. В общем, не произвел на меня впечатления. Старичок, каких много.

Потом, когда пришел в "Динамо", много услышал о Старостине от полузащитника Александра Минаева, который знал, кто такой Дед, по "Спартаку", где провел четыре сезона. У Минаева даже блокнот был, куда он записывал знаменитые высказывания Старостина и других начальников и тренеров. По его словам, в "Спартаке" что ни собрание было, то спектакль.

***

Говорят, однажды, когда "Динамо" победило "Спартак", Дед зашел в раздевалку и говорит: "Е-мое! Бубнов вас всех поперебивал. Один. Как вы играете в футбол?" Деду нравилось, как я играю. Как, кстати, и знаменитому комментатору Николаю Озерову. Я-то его комментариев к матчам с моим участием по понятным причинам не слышал, но Зоя, моя жена, рассказывала, что другие комментаторы меня, бывало, поругивали, а вот Озеров всегда хвалил.

Он, кстати, первый, кто спросил, на какой слог надо делать ударение в моей фамилии. Правильно – Бубно́в. А Бу́бновым меня первым стал называть Дед, когда я пришел в "Спартак". Он, кстати, Сочно́ва, Со́чновым называл. Были у Деда свои закидоны! И неподражаемое чувство юмора.

Весь юмор Деда всегда был в тему. Он специально не шутил и никого не подкалывал. Хотя любил шутки и смеялся от души, Дед всегда говорил на полном серьезе, и оттого это выглядело еще смешней. Я так до конца Деда не разгадал, маска это или нет. Но в том, что Старостин был хитрованом, сомнений у меня не возникало. Потому что вести такие изощренные подковерные игры и интриговать против Бескова мог только человек незаурядного ума. Но Дед не был тем прожженным негодяем, который готов идти по трупам ради карьеры. Он все-таки думал прежде всего о деле. Старостин считал, что Бесков не так с людьми обращается, неправильно себя ведет и тем вредит команде.

В чисто футбольном и тактическом плане Бесков, конечно, не вредил "Спартаку". Все, что делалось в те годы на поле, все, что позволило "Спартаку" подняться, – заслуга Бескова. Дед же не был тренером, он был хозяйственником. Однако у него был свой взгляд на футбол.

Больше того, Старостин со своим братом Андреем Петровичем в свое время очень серьезно влияли и на состав, и на тактику. Тренеры "Спартака" Николай Гуляев, Никита Симонян, да и другие, за исключением Бескова, прислушивались к их советам.

Андрей Старостин, правда, говорил, что Николай ничего в футболе не понимает. Однажды в Бельгии после матча с "Брюгге" на приеме в советском посольстве Дед рассказал мне про Андрея то же самое.

Я переел на фуршете и вышел в фойе подышать. Присел на диван, и тут ко мне Николай Петрович пристроился. Он любил со мной поговорить. Дед начал про Андрея рассказывать. Назвал его разгильдяем. Поругал за то, что с цыганкой связался, что с артистами пьянствует: "Я ему тысячу раз говорил, это до добра не доведет". Сам же Дед не пил и не курил. Говорил, попробовал чуть-чуть в молодости, не понравилось.

Рассказывали, что в бытность игроком он чуть ли не в чулане перед матчами запирался, ничего не ел, настраивался. То есть Дед был настоящим профессионалом. В то же время многие рассказывали, что к другим он относился либерально. Юра Севидов мог после игры нарушить режим. Все это видели, только не Дед. Он удивлялся, мол, не может быть.

Наверняка все видел, но был тонким дипломатом и философом. И очень умным человеком. Если бы глупым был, в тюрьме не выжил бы. И мог ли недалекий человек создать такой клуб, как "Спартак"?

Дед не прощал тех, кто сам уходил из "Спартака", как бы хорошо к ним ни относился. И пути назад не было. Дед, по большому счету, никого из выдающихся спартаковских игроков не подпустил к клубу – ни Сергея Сальникова, ни Игоря Нетто, ни Юру Гаврилова.

Первый внешне был очень похож на самого Старостина. Мать Сальникова работала на базе, а Николай Петрович женщин любил, хотя в этом смысле брату Андрею значительно уступал. Андрей Петрович вообще плейбоем был! Дед возмущался: "К играм не готовился. Все время с цыганами. Меня совсем не слушал".

Николай Петрович очень не любил "Динамо". Неприязнь возникла, видимо, после лагерей. И когда я перешел из "Динамо" в "Спартак", он меня остерегался. Но не мог же я ему, человеку, которого едва тогда знал, рассказывать, что в "Динамо" был такой бардак, что после Спартакиады народов СССР я готов был уйти куда угодно и что Бесков был именно тем тренером, к которому я хотел попасть во что бы то ни стало. Тем более что Бесков мне сам намекнул, что не против видеть меня в "Спартаке". Он мне это сказал, когда пришли "слонов" получать за выигрыш Спартакиады. На выбор – квартиры, машины, мебель...

Я никак не мог получить ордер на квартиру для моих родителей, выделенную "Динамо". Дед через Моссовет моментально решил эту проблему.

***

На Спартакиаде народов СССР 1979 года я увидел Деда во второй раз. И когда в "Динамо" стало совсем плохо, решил ему позвонить. За телефоном Старостина обратился к Владимиру Ильичу Козловскому, который работал в Малаховке в областном институте физкультуры. Там, в отличие от столичного ГЦОЛИФКа, можно было учиться годами.

Я этим особо не пользовался, старался учить все, что было связано с футболом, и не только с ним, и вовремя сдавать зачеты и экзамены. Даже на лыжах ходил, хотя в Орджоникидзе детей этому не учили.

Козловский меня любил. Когда попросил у него телефон Старостина, он поинтересовался, в чем дело. Объяснил, что хочу уйти из "Динамо" в "Спартак". Оставаться сил не было. Все надоело, хотя играл уже в разных сборных.

Козловский меня выслушал и телефон Старостина дал. Но я не учел, что он работал в научной группе "Торпедо", и когда узнал о моих проблемах, тут же связался с Валентином Козьмичом Ивановым, главным тренером автозаводцев. И Иванов захотел со мной встретиться! Мне так неудобно стало. Я ведь просил Ильича мне со "Спартаком" помочь, а он сразу в "Торпедо"! Как будто только этого момента ждал. Дурацкое положение: Иванова я уважаю и отказаться от встречи не могу, но в "Торпедо" не хочу, потому что мне не нравится торпедовский стиль.

Спрашиваю Зою:

"Что делать?" – "А что делать? Сходи послушай, что он тебе скажет".

Договорились с Ивановым встретиться на стадионе "Торпедо" на Восточной улице. Он встретил меня, завел в тренерскую. Говорил очень уважительно. Но я-то знал, кто такой Иванов. Великий футболист! Если Бесков-футболист был для меня фигурой во многом абстрактной – моему поколению он был больше известен как тренер, то как играл Иванов вместе со Стрельцовым и Ворониным, я видел.

Правда, не знал, что по молодости Иванов и Стрельцов были в плохих отношениях с Бесковым. Он даже хотел их отчислить из "Торпедо", но в итоге они сами Бескова отчислили!

Я никогда ничего нигде не просил, но разговор начался так.

Иванов: "Александр! Трехкомнатная квартира, "Волга" и все, что тебе надо".

Я: "Валентин Козьмич! Спасибо, конечно, но мне ничего не надо. Дело не в квартире или машине. У меня в "Динамо" дела плохи, и я не хочу там оставаться".

Прямо отказать Иванову я не мог. Спасло меня то, что был офицером.

"Мы бы тебя сразу взяли, именно такой игрок, как ты, нам нужен, но ничего не получится".

И я перекрестился.

У "Торпедо", которое принадлежало автозаводу имени Лихачева, были огромные возможности, но с "Динамо" ему трудно было тягаться. А Дед в "Спартаке" имел прямой выход на Виктора Гришина, первого секретаря Московского горкома партии. Там силы были помощней. Через Гришина Дед решал любые вопросы.

С Ивановым мы расстались. Торпедовец из меня не получился. Да и не мог получиться, потому что я мечтал только о "Спартаке".

***

Спартакиада, где я впервые играл под руководством Бескова, на какое-то время отвлекла меня от мыслей об уходе из "Динамо". Сборную Москвы решили создать на базе "Спартака" и "Динамо", а во главе ее поставить Константина Ивановича.

Я попал в предварительный список кандидатов. Перед Спартакиадой предстоял сбор команды, и я рассчитывал на нем оказаться. После поражения в Самаре в последнем туре перед месячной паузой в чемпионате настроение было поганым, и мне не хотелось в "Динамо" заниматься не пойми чем, сидя на базе в Новогорске.

Автобус в Тарасовку, где должен был проходить сбор, отправлялся от Сокольников. Я пришел пораньше. Федор Сергеевич Новиков, помощник Бескова, на меня как-то странно посмотрел. Я внутренне удивился, но ничего у него не спросил. А когда после победы на Спартакиаде спустя месяц вернулся домой, мать рассказала мне историю. Оказывается, как только я ушел из дома, появился Ловчев. И сказал: "Саше не надо приезжать на сбор". Ловчев жил напротив меня, и потому кто-то из руководства "Динамо" попросил его к нам зайти. Но он опоздал и меня не встретил.

Приехали в Тарасовку. Бесков увидел меня, но ничего не сказал. У него была плохая черта: никогда не говорил игроку, что тот не нужен или отчислен. Он эту неприятную функцию на Старостина перекладывал.

Казалось бы, вызови человека, поговори с ним, объясни, в чем дело. Но Бесков не хотел, и Деду приходилось что-то выдумывать. Иногда он прямо говорил: "Не знаю, почему тебя Бесков выгоняет". Хотя на самом деле все знал, но хитрил. Уже в "Спартаке" я понял, что Дед далеко не всегда бывает честным и искренним. А позже и вовсе перестал ему доверять, и это стало одной из причин, почему я решил не оставаться в "Спартаке".

Так вот. Приехал я тогда в Тарасовку, пообедал.

Появляется Бесков: "Здравствуй! Ты что такой грустный?"

Отвечаю: "А чему радоваться, Константин Иваныч? В "Динамо" все плохо".

А Бесков считал, что раз футболист приезжает в сборную, должен быть в хорошем настроении. В тот момент он не набрался духа сказать мне, что я ему не нужен, а Старостина рядом не было. Решил по-хитрому сделать, и это сыграло мне на руку. Бесков думал дать мне потренироваться, а потом уже отчислить.

Но Сан Саныч Севидов, хотя "Динамо" играло плохо, заложил такой фундамент, что для всех "максималка", которую дал Бесков, была смерти подобна, а для меня оказалась ерундой.

В итоге Бесков меня оставил, а убрал защитника Сергея Пригоду из московского "Торпедо". Мне в той сборной достаточно комфортно было, потому что половину ее составляли динамовцы – Пильгуй, Маховиков, Никулин, Петрушин, Якубик и Максименков. За три спартакиадные недели я ближе познакомился со Старостиным и успел побывать на его знаменитых собраниях.

Деду было все равно, с кем их проводить – со сборной или с клубной командой. Называлось это политинформацией, и никто не горел особым желанием на ней присутствовать. Дасаев говорил, лучше бы в карты поиграли. Но Дед к политинформациям относился серьезно. Бывало, сядет, разложит газеты и начинает рассказывать.

Он любил читать и интересовался политикой. Читал "Литературную газету". Среди людей искусства у него было много друзей и знакомых. Когда мы летели куда-нибудь за границу или в советскую глухомань, Дед собирал все газеты и с толстой пачкой садился в самолет. Читал весь полет и был в курсе всех дел. Так что его лекции были любопытными, он к ним готовился и рассказывал интересно.

Мне запомнилась одна политинформация, которую Дед начал так: "Посмотрите, что Тэтчер, стерва, делает!" Все рассмеялись, но Дед произнес эту фразу абсолютно серьезно.

Слушать политинформацию Старостина было интереснее, чем установку на матч Бескова. Тем более что после тренерского совета мы обычно и так все знали. Бывали, конечно, неожиданности по составу, но не часто. У Бескова не было ни атакующей, ни оборонительной тактики. Был сбалансированный футбол.

***

Спартакиада народов СССР была турниром высочайшего уровня. Каждую республику представлял базовый клуб, куда добавляли 2-3 футболиста из других команд. За Украину играло киевское "Динамо" плюс Виталий Старухин из донецкого "Шахтера". Старухин рассказывал: "Я еще вперед бегу, а они уже все у чужой штрафной. Собираюсь назад, а они мимо меня несутся. Лучше бы я в Донецке сидел, пиво пил! Они носятся по полю как угорелые, и не поймешь, куда бегут!"

У Лобановского, главного тренера Украины, все было серьезно, в отличие от сборной Москвы, которая собралась лишь в июле накануне Спартакиады. Половина игроков – "Спартак", половина – "Динамо". Команды-антиподы. Упрямый Бесков в качестве главного тренера и Дед – начальник команды. Но это не помешало нам победить Украину в полуфинальной группе (2:0).

Дед сделал для Бескова очень много, особенно поначалу, когда Константин Иванович только пришел в "Спартак". Многие считали, что Старостин-Бесков – самый сильный тандем в нашем футболе. У Деда вся Москва была схвачена на хозяйственном уровне, Бескову не было равных на футбольном. Если бы они не стали выяснять отношения, "Спартак" добился бы гораздо большего.

Спартакиаду мы выиграли только благодаря гению Бескова. После нее все игроки сборной Москвы получили звания мастеров спорта международного класса. У меня, правда, оно уже было за победу на чемпионате Европы среди молодежных команд. По большому счету, мне заслуженного должны были дать, как я это себе представлял.

В материальном плане поощрением стали квартиры и машины. Мебель вообще была мелочью. Ее делали по телефонному звонку Деда. Старостин придавал материальным благам большое значение, в отличие, скажем, от Льва Ивановича Яшина. Тот, будучи начальником команды в "Динамо", не пробивал ничего. Он говорил: "Какие "Волги", если вы по мячу не попадаете?! Радуйтесь, что в московском "Динамо" играете".

За это на него многие обижались. Но Яшин был бессребреником. Севидов, в отличие от Льва Ивановича, понимал, что за здорово живешь никто играть не будет, и делал все возможное, чтобы футболисты "Динамо" не чувствовали себя обделенными в сравнении с другими.

Бесков, если надо, тоже пускал в ход свои обширные связи. Однажды пробил через Совет министров сумасшедшие премиальные за южноамериканское турне, когда мы с Аргентиной вничью 1:1 сыграли. Тогда даже за поражение нам было положено по 500 долларов. Колоссальные по тем временам деньги! Бесков сказал, что Аргентина – чемпион мира, а мы с ней, да еще на выезде, да еще с Марадоной во главе аргентинцев вничью сгоняли! Причем экспериментальным составом.

***

Как-то Дед в перерыве спартакиадного матча против Украины мне говорит:

"Саша! 2:0 – это еще не победа. Хохлы сейчас понесутся".

А я ему: "Знаю, Николай Петрович, не переживайте".

И выиграли.

В финале нас ждала сборная Грузии, фактически тбилисское "Динамо". И когда мы победили 2:1, Дед, потирая руки, сказал: "Ну, теперь держитесь!" Он имел в виду, конечно, не нас, а профсоюзное руководство.

Севидов в "Динамо" тоже говорил: "Выиграйте что-нибудь. А там мне только за ручку двери надо взяться. Если надо, я ее и ногой вышибу".

То есть материальные блага тогда выбивать умели, и Дед в этом деле был лучшим. Это сейчас контракт подписал, и деньги капают. А раньше наше благополучие зависело от Старостиных и Севидовых.

После окончания спартакиады Бесков нас поздравил и больше не появлялся. От Старостина же позвонил тренер Иван Варламов и сказал, что встречаемся на Красносельской. Приглашены были все, кроме спартаковцев. Сели в приемной и оттуда по одному заходили к Деду. Брали в основном машины, тогда популярны были "шестерки". Кто ездить, кто продавать.

На Красносельскую пригласили динамовцев, Валерия Петракова из "Локомотива", Юрия Чеснокова из ЦСКА и Николая Васильева из "Торпедо".

Захожу. Дед сидит за столом.

"Александр! Выбирай, что хочешь. Для тебя ничего не пожалею".

Он мог себе позволить это сказать, потому что обладал колоссальными связями. Именно поэтому он занимался распределением, как сегодня говорят, бонусов. Квартиры делались через Моссовет, где у Старостина были прекрасные отношения с его председателем Владимиром Промысловым. А Моссовет в любом новом доме имел 20 процентов квартир. То есть возможности Деда были поистине безграничными.

Потом уже я узнал, что далеко не все шло в "Спартак". На "Спартак" выделяли квоты, но Дед, политик и стратег, втихаря отдавал квартиры нужным людям, у которых он позже мог попросить ответные услуги. Старостин считал, что игроки потерпят и что лучше помочь нужному человеку из министерства. Команда из-за этого, конечно, страдала. Бывало, игрокам давал худшие квартиры, а нужным людям – лучшие. Но в те времена получить любую квартиру в Москве считалось за счастье. Дед этим пользовался.

Работники "Динамо", которые знали историю братьев Старостиных, рассказывали мне, что в сталинские лагеря их отправили за воровство. Политика была здесь ни при чем! То есть посадили-то их по закону. Другое дело, они не для себя воровали, а для команды. Но какая разница! Уже потом из них сделали жертв политических репрессий. Но нас тогда это мало интересовало.

Дед обязательно приходил в раздевалку и перед матчем, и во время перерыва. У него был свой стул, он на него садился и все слушал и видел. Его слово порой было решающим. Сначала шумел Бесков, потом вступал Дед. Во время матча Старостин сидел на скамейке вместе с командой, а Бесков мог наблюдать за игрой с трибуны. Дед был начальником команды, который работал с ней 24 часа в сутки. Для игроков он был как отец. Его так все и воспринимали. Бескова же боялись.

Дед говорил коротко и лаконично. В этом смысле он был гением. Но больше всего меня поражало то, что он говорил очень конкретно. Двумя-тремя словами попадал прямо в точку. Помню, перед Киевом Бесков что-то долго рассказывал. Потом обратился к Старостину:

"Николай Петрович! У вас есть что сказать?" – "Два слова".

Он всегда говорил: "Два слова".

Дед начал:

"Знаете, если вас каждого поставить друг против друга с киевлянами, физически им не проиграет только Бубнов. Остальные с вами что угодно сделают. Поэтому если вы с ними будете тягаться в физике, проиграете. Играйте в свою игру. Ни под кого не подстраивайтесь. Тогда уже им будет ж... Забивайте, они вас не поймают".

То есть он повторил то же самое, что Бесков, только простыми и доступными словами. Причем произнес все это очень спокойно, сняв тем самым напряжение. Если Бесков мог закипеть, то Старостин всегда говорил спокойно, без накачки: "Мужики вы или не мужики?"

Рассказывают, однажды в перерыве Дед обратился к Нетто:

"Игорь! Ты можешь встряхнуть команду?" – "Не могу, Николай Петрович". – "Почему?" – "Эти бараны меня не слушают!"

И это говорилось на полном серьезе. "Бараны", а там половина – олимпийские чемпионы – попадали на пол. Вот такие разговоры были.

После игры все суетятся, бегают, а Дед уже работает. Надо собираться, надо успеть на поезд или самолет, и Дед никому не дает возможности расслабиться независимо от того, выиграли или проиграли. Но это не мешало Деду попить чайку. Он любил чай. Кофе не пил, только чай.

Еще он любил поговорить. Со мной, как мне казалось, вел довольно откровенные разговоры. В "Спартаке" никто к нему не мог подойти, как я, и начать беседовать. Может быть, он чувствовал, что я видел в нем уникального человека и ценил каждую секунду общения с ним. Он ко мне тоже с уважением относился, тем более что я дурацких вопросов не задавал. Интересовался историей, культурой, а Николаю Петровичу было что на эти темы рассказать.

Дед любил на тренировки ходить, если дел не было. Причем сам в Тарасовку ездил. Шофера отпускал и ехал на метро к трем вокзалам – от Красносельской, где находился офис МГС "Спартак", было недалеко. На Ярославском вокзале садился на электричку и – в Тарасовку.

Пока ехал 40 минут, успевал "Советский спорт" почитать, другие газеты. В Тарасовке первым делом заходил в столовую. Все сразу к нему бежали:

"Николай Петрович! Что покушаете?" – "Ничего не хочу, чаю принесите".

Попьет чаю и идет на установку или на теоретическое занятие. Если их нет, садится на трибуну и смотрит за тренировкой. Но такое не очень часто случалось, потому что у Деда все время были дела.

***

Как-то спросил Старостина:

"Николай Петрович! Какой самый лучший чай?"

Он никогда сразу не отвечал. Прежде чем ответить, брал паузу. В зависимости от того, насколько был сложным вопрос, пауза была или короче, или длиннее.

"Ты знаешь, Саша, никакого секрета нет. Надо просто побольше заварки сыпать".

И все понимали, что в лагерях Дед привык чифирить.

Если Бескова я не раз видел подшофе, то Деда никогда. Он вообще не пил, не курил и все время находился в работе.

К Деду можно было обратиться по любому вопросу, настолько большой он накопил жизненный опыт. С Бесковым это было невозможно. Деду очень нравилось ездить в ночь в аэропорт. Бескова возил на машине шофер. У Деда тоже был шофер, но он, вот старая закалка, был человеком демократичным. Барских замашек, как Бесков, не приобрел. Он понимал, что шофер устает, и часто давал ему отдохнуть. Даже избаловал в какой-то степени!

Если нам предстояла поздняя поездка, Дед приезжал в Тарасовку, обедал, потом шел в свою комнату, где мог отдохнуть, или смотрел телевизор. Вечером садились в автобус и ехали в аэропорт. До Домодедова или Внукова из Тарасовки был неблизкий путь. Обычно Старостин садился на кресло в первом ряду, а Бесков – во втором. У них были железные места, на которые никто не имел права садиться. Остальные могли занимать места только с третьего ряда, а то и дальше. Иногда кто-то специально садился в третьем ряду, чтобы послушать рассказы Деда. При Бескове он особо не распространялся, а когда Бесков ехал отдельно, тогда блистал. Дед "Бориса Годунова" и "Евгения Онегина" рассказывал наизусть!

Сколько ему было лет, не знал никто. Но родился он не в 1902 году, как было написано в паспорте, а раньше. То ли в 1898, то ли в 1899-м. Год рождения ему поменяли, чтобы избежать призыва в армию в Первую мировую войну. По другой версии, годы ему позже добавили, чтобы в сталинских лагерях не послали на лесоповал, куда зэков старше 50 лет не отправляли.

Спрашиваю однажды:

"Николай Петрович! Как вы все помните?" – "Ты знаешь, Саша, как с Лениным встречался, помню, стихи помню, а вот что вчера было, забываю".

К нему можно было прийти в любой жизненной ситуации. Можно было сказать: "Николай Петрович! У меня проблема, тупик, не знаю, что делать. Помогите".

Дед решал любые материальные вопросы. Конечно, санкции Бескова тоже были нужны, но многое Дед втихаря делал. Бесков, когда узнавал об этом, возмущался, мол, Старостин футболистов развращает.

Но как что плохо, все сразу к Старостину шли. И слышали:

"Хе! Такая же проблема у меня была еще в 20-м году. Решить ее можно так-то и так-то".

У него на все были ответы, и он всем помогал. Поэтому к человеку, который к тебе так хорошо относится, все относились так же хорошо, несмотря ни на что.

Дед не любил "Динамо". Мне он симпатизировал, но говорил так: "Бубнов – классный футболист. Но все-таки это человек Бескова. Он ведь шел не в "Спартак", а к Бескову".